Всем привет!
Меня зовут Ted. Я - взрослый ребенок алкоголика.
Хочу поделиться с вами своей историей.
Я – взрослый ребенок алкоголика… Ничто не предвещало, что я буду себя так называть. На данный момент (2007 год) я называю себя взрослым ребенком алкоголика уже больше двух лет. Уже больше двух лет я выздоравливаю, и моя жизнь с каждым днем становится лучше. Но тогда - два года назад - мне было очень страшно. Я даже представить себе не мог, что так все круто изменится в моей жизни. И тем более я даже и предположить не мог, что семейный алкоголизм оказал очень сильное влияние на меня и мою жизнь. Я даже и не подозревал, что в моей семье есть алкоголизм и не в одном поколении. Внешне – нормальная, обычная, обыкновенная семья: мама, папа, сестра, я. Все работают, учатся. Нашли свое место в обществе. Все с высшим образованием. Я – весь такой замечательный, хороший, со всех сторон положительный. С серебряной медалью – школа, с красным дипломом – вуз. Даже в аспирантуре два года проучился. Хорошая работа.
Первый год, когда я устроился на работу, я помню, радовался жизни. Меня наполняло какое-то очень сильное ощущение свободы, самостоятельной жизни, независимости от родителей. Потом очень сильная влюбленность. Отношения продлились не больше месяца. Меня бросили. Это был очень сильный удар для меня. Больше всего меня мучил вопрос «Почему? Что же во мне не так? Ты хотя бы объясни. Я не хочу от тебя ничего, но ты хотя бы скажи, что мне нужно изменить в себе, чтобы меня хотя бы в будущем девушки больше не бросали». Я был абсолютно уверен, что причина во мне, что я недостаточно хорош, недостаточно крут, смел, богат и т.п. На самом деле, она просто повстречала другого. Потом, спустя какое-то время, девушка мне сказала, что мне менять в себе ничего и не нужно, что я и так достаточно хорош. Я в это не верил. Тогда мне было очень больно. Осознано покончить с жизнью я не хотел, но зачем-то ходил по краю скал, сидел, свесив ноги с обрыва. Меня пугала мысль, что вот случайно споткнусь, подумают, что самоубийство. Мне не хотелось никого огорчать. Но мне было очень плохо. Одиночество, отверженность, чувство собственной ущербности, обида. Что же во мне не так? Я слишком добрый? Слишком мягкий? С того момента я стал какой-то более суровый. Внешне. Стал меньше улыбаться. Я не смог полностью разорвать отношения. И хотя дружба с бывшей девушкой для меня была очень унизительна, я не знал, что я хочу: вернуть ее или отомстить? Я пытался изображать внешне бурную жизнь: ночные клубы, пейнтбол, тусовки. Мне хотелось привлечь ее внимание и доказать ей, что я хоть чего-то стою. Я хотел это доказать, показав свою причастность к «крутым» друзьям. Я потратил на это очень много сил. Я даже вернул ее к себе на несколько дней на встречу Нового года. Но присвоить ее себе у меня не получилось. Это был для меня очень сильный удар, который я уже вынести не мог. Еще пару дней пока мы вместе отмечали Новый год на горнолыжке, я изображал из себя веселого неунывающего парнишку. Из последних сил. И это были действительно последние силы. После этого я уже вообще никак не пытался производить на нее впечатление и привлечь ее внимание. Это был для меня полный крах, поражение. На войну, борьбу у меня уже не было больше сил.
Я окунулся с головой в работу. На тот момент меня повысили до начальника отдела. Я – начальник и мой друг – подчиненный. Вот и весь отдел. Я, честно говоря, не обрадовался этому «повышению». Уже до этого у меня были проблемы на работе: опоздания, незавершенные по нескольку месяцев дела. Усталость, подавленность, неуверенность в себе, замкнутость. Испытание властью я не прошел. Я пытался из себя изображать важного, строгого, контролирующего начальника. Основное свое предназначение я видел в том, чтобы давать задания своему «подчиненному». Я большую часть дня проводил в контроле за ним и мыслях «что бы ему еще подкинуть?». Естественно, что у меня оставалось очень мало времени и сил, чтобы делать свои собственные дела. И совсем скоро я стал ему перепоручать те дела, которые не доделал сам или планировал делать сам. И к моему ужасу, он через какое-то время стал доводить их до конца! У меня была сильная паника, тревога, беспокойство, постоянное осуждение себя, ощущение своей ненужности. На тот момент меня стали контролировать мои страхи. Я стал бояться своих коллег, с которыми больше года проработал и знаком был со школы. Я сравнивал себя с ними и не понимал, почему я - весь такой умный - всего боюсь и не могу доводить дела до конца? Почему у меня ничего не получается? К этому моменту работа – это было единственное, что у меня осталось, и я держался за нее очень крепко. От страха, от ужаса перед позорным увольнением. И я не представлял себе, как я смогу объяснить своим родителям, своим многочисленным родственникам, своим друзьям, как я – весь такой замечательный – уволился (или был уволен) с такой замечательной работы, с такой высокой должности. Меня это действительно очень сильно волновало. Какой-то неминуемый страх позорного увольнения, который я для себя не видел возможным пережить.
На тот момент я перестал общаться со своими друзьями. Мне стало казаться, что они все меня презирают и игнорируют. Смеются надо мной и издеваются. Любая малейшая, даже самая безобидная шутка в мой адрес была для меня очень болезненна. Я стал бояться, что в самый неподходящий момент от этих постоянных насмешек, критики от друзей, на работе – что я в какой-то момент не выдержу и расплачусь. Самое безопасное место для меня стало – туалетная кабинка на работе. Стыдно это вспоминать, но только там я мог хоть на каких-то 10-20 минут почувствовать себя в безопасности. Со временем мне хотелось там находиться все чаще и дольше. Я стал бояться, что коллеги замечают мое частое отсутствие на рабочем месте. И я опять боялся, опять стыд.
Дома, семье, родителям я не мог доверять и рассказывать о своих страхах. Я себя считал во всем виноватым. Приходил домой только переночевать, допоздна сидел на работе.
Ночью я не мог уснуть. Ворочался, вздрагивал от страха и ожиданий завтрашнего дня на работе. Ехал на работу усталый, подавленный, запуганный, осуждающий себя. На работе не мог сосредоточиться. Я вообще стал бояться подходить к своим коллегам с какими-либо просьбами даже по работе. Я ждал, что сначала меня кто-нибудь о чем-нибудь спросит. Я отвечал и быстро озвучивал свою просьбу.
Да, кстати. Помнится, будучи в должности «начальника отдела», я проверял на орфографию инструкции пользователя и занимался прочей низкоквалифицированной работой. Это было для меня очень унизительно, но я старался делать хотя бы это.
По дороге на работу я, бывало, сравнивал себя со своими бывшими однокурсниками, одноклассниками. И в своих сравнениях я был хуже всех. Даже водитель автобуса казался мне лучше меня – он хотя бы, наверное, на работу вовремя приходит и выполняет свои обязанности.
Мои опоздания на работу – это отдельная история. Я мог опоздать на полчаса, на час, на два с половиной часа!! Мне было очень стыдно и страшно. Я очень сильно себя осуждал, но ничего не мог с этим поделать. Начальник на меня орал, запугивал, не обращал внимания, игнорировал, высмеивал. Мне было стыдно, позорно. Это меня мотивировало на какое-то время, но потом я опять начинал опаздывать.
Мне становилось все хуже и хуже. В 25 лет жизнь потеряла для меня всякий смысл, радость, удовольствие. Она выглядела какой-то серой и унылой. Я из последних сил научился изображать суровое, хмурое, страшное лицо, чтобы хоть как-то прикрывать свой внутренний страх. И все больше и больше стал бояться людей, замыкаться в себе.
Я пробовал читать книжки по психологии. На какое-то время, кратковременно, недели на две-три, они мне помогали. У меня проходили ежедневные головные боли, но потом опять возвращались.
Я, умирая от страха, стал спрашивать советов у своих друзей и пробовать делиться с ними своими переживаниями, стал пробовать описать им свое состояние. Меня не понимали. Я толком не мог объяснить, что со мной происходит. Я тогда даже в чувствах не умел разбираться и вообще не знал, что они бывают. Мне давали какие-то советы. Я пытался им следовать. У меня ничего не получалось. Мне все равно было больно и плохо.
Я стал искать профессиональной психологической помощи. Последним толчком, чтобы я стал всерьез задумываться, что мне что-то надо делать, стали слова начальника одному из моих коллег в моем присутствии, что «нам нужно искать нового работника». У меня вздрогнуло сердце. Я подумал, что, конечно же, меня собираются увольнять. Когда я остался в тот вечер на работе один, у меня бешено заколотилось сердце, его как бы кололо. Я метался по офису и не знал, что с собой сделать. Мне хотелось сжать свое сердце обеими руками, чтобы оно перестало так бешено биться и колоть. Я всерьез испугался за свою жизнь, что я могу прямо сейчас здесь умереть от какого-нибудь инфаркта. Было очень страшно.
Через какое-то время я обратился за помощью к психологу и стал ходить на 12-тишаговые группы…
(Боюсь, волнуюсь, чувствую неуверенность. Страшно и стыдно писать о своей семье. Чувствую себя каким-то предателем…)
Ходя на группы, работая с психологом, я обратил взор на свою семью. Для меня рухнул фасад псевдоблагополучной семьи. С тех пор моя семья предстала передо мной как алкогольная, дисфункциональная. Я был поражен тем влиянием, которое на меня оказало взросление, воспитание в моей семье. Я долго не мог отделаться от ощущения, что меня подбросили в бродячий цирк (притом не самый лучший) и подвергали там постоянной дрессировке.
По мужской линии в моей семье нет здоровых мужчин! Просто нет. Кто-то уже умер, кто-то закодировался, кто-то сильно спивается, кто-то не сильно спивается. Осознание своей наследственности ужаснуло меня. Что-то громадное темное тяжелое свалилось мне на плечи, и я должен это тащить на себе. Как будто я должен сейчас отвечать и тащить на себе весь груз семейного алкоголизма, бережно передаваемого из поколения в поколение.
Очень меня обеспокоило, что в семье моей бабушки не было употребления алкоголя. По праздникам – пироги и компот. Но отец моей бабушки – ребенок алкоголика. Он часто рассказывал и запугивал мою бабушку последствиями употребления алкоголя. По до сих пор не понятным для меня законам природы моя бабушка вышла замуж за алкоголика и всю жизнь старалась его безуспешно «перевоспитать».
Меня это беспокоило еще и потому, что сам я малопьющий. После бутылки пива я засыпаю, становлюсь грустным и подавленным, начинает болеть голова. Алкоголь не расслабляет меня, не приносит мне облегчения. К водке я вообще не могу притрагиваться – какое-то очень глубокое отвращение и ненависть. Как-то объясняя своему другу, почему я не пью водку, я сказал, что «не могу, зная и видя, что она сделала с моим отцом». Хотя я до сих пор пока не знаю, что конкретно я имел в виду.
Я даже думал, что мои проблемы в жизни, скованность в общении, неуверенность – это в том числе из-за того, что я не могу выпивать в компании своих друзей, коллег. И одна из моих бабушек, говорила мне «надо! Чего это ты выделяешься?! Показываешь свое превосходство? Люди этого не любят. Хоть немножко, но надо себя заставлять». А я не мог и не могу употреблять крепкие алкогольные напитки. Хорошо, что сейчас уже себя и не заставляю, и не осуждаю за это :)
Первый год выздоровления я практически перестал общаться с родителями. Я не мог. Всплыли детские обиды, воспоминания. 15 минут общения – и я еще раз убеждался, что моя семья дисфункциональная. Почти каждое слово, фраза отдавались во мне болью, обидой, злостью, чувством вины. Проговаривать свои чувства я тогда еще не умел. Я боялся, что если начну говорить, то буду обвинять за детские обиды, за мои текущие проблемы в жизни. И я выбрал на время самоизоляцию в семье.
Наиболее болезненными и позорными для меня были воспоминания о физическом насилии в «воспитательных целях». Я, оказывается, всегда помнил и сейчас помню, как отец избил меня еще совсем маленького. Мне было, наверное, 5-6 лет. Но пока не могу вспомнить за что. Помню только ошарашенность, дикий ужас, страх, оцепенение, беспомощность, беззащитность. Все произошло внезапно, стремительно. Я был как парализованный. Причем это откликнулось мне уже во взрослом возрасте. Когда мне было примерно 23 года, меня избили в подъезде группа подростков. И я даже не пикнул, не закричал, не позвал на помощь. Меня парализовало страхом. Я оцепенел от ужаса. Просто сжал зубы и терпел побои…
Мама меня в детстве один раз отшлепала ремнем. Я плакал, умолял ее. Мне было очень стыдно и позорно. Но мама была непреклонна, и я покорился. Провинился я в том, что пока ехали домой в автобусе, я наверное громко разговаривал с сестрой, может дурачился…
Страх физической расправы, избиения долго меня преследовал. Я боялся случайно столкнуться с прохожими на улице, случайно кого-то задеть или если меня кто-то толкнет. У меня укоренилось стойкое убеждение о себе, что я трус и слабак.
Еще одно болезненное воспоминание из детства – это родительские ссоры. Папа бил маму, оскорблял ее. Все это было на глазах у меня с сестрой. Чаще всего я спасал, защищал маму от пьяного агрессивного отца, иногда – моя сестра. Это был какой-то ужас. Страшно было, когда они грозились друг другу разводом и делили нас с сестрой, кто с кем останется.
В какой-то момент я, наверное, уже устал чувствовать эту боль. Помню, как лежал в своей комнате, плакал, слушал, как родители кричат друг на друга, и сказал себе: «Всё. Я устал. Сами решайте свои проблемы. Вы не мои родители». Наверное, мне было уже на тот момент невыносимо терпеть боль, переживать за самых близких и дорогих мне людей. Я не знал, что я могу сделать и как им помочь.
У меня до сих пор по жизни остался очень сильный страх перед любого рода конфликтами. Для меня проще уступить, угодить, лишь бы не накалять обстановку, сохранить ровные дружеские отношения даже с людьми, которые мне не приятны и с которыми мне не особо хочется общаться. Я боюсь, когда кричат. Если кричат в моем присутствии или на меня, я превращаюсь в маленького, запуганного ребенка, мне хочется спрятаться (под стол, например) или куда-нибудь убежать. Цепенею от страха, вот-вот готов расплакаться.
Крики в семье были непредсказуемыми. Я никогда не мог угадать, по какому поводу в очередной раз закричит отец. Он мог быть внешне спокоен, молчалив. Но внезапно взорваться и наорать за невымытую посуду или мое непослушание, что я мгновенно не отреагировал на его просьбу, например, открыть окно. И всегда(!) я себя считал виноватым! Я никогда ему не перечил, не спорил. Для меня моя вина была очевидна и стопроцентна.
Я вышел в жизнь управляемый страхом и чувством вины. Серьезные решения в жизни, по работе я принимал, лишь когда я сильно пугался или чувствовал себя виноватым. В аспирантуру поступил, боясь армии. Выздоравливать стал, испугавшись за свою жизнь и здоровье…
Работая по программе 12 Шагов, ходя на группы, общаясь с психологом, я стал всё больше и больше общаться с родителями, доверять им и открываться, говорить о своих чувствах. Впервые в своей жизни, умирая от страха, сказал маме, что меня раздражает, когда она контролирует, что я ем и что я одеваю на работу. Папе стал проговаривать свое чувство вины и недовольство, когда он манипулирует мной.
Я научился обниматься! В моей семье не было принято обниматься, целоваться. Не были приняты ласковые, нежные прикосновения. Я помню только один поцелуй мамы с папой, когда он извинялся перед ней за свои оскорбления. А как должны общаться мужчина и женщина я пытался увидеть в телевизоре. Телевизор вообще был моим, наверное, самым близким другом. Я очень много проводил с ним времени.
Признание бессилия перед семейной болезнью, семейной дисфункциональностью помогло мне принять моих родителей такими, какие они есть. Осознать, что страхи и боль, которые я взял от них, они тоже в свою очередь получили от своих родителей. Сейчас я уже меньше обвиняю своих родителей за все беды, несчастья и страдания в моей жизни. Прожив за эти два года боль, обиды, гнев, злость, страх, ужас, отчаяние, горечь, беспомощность, безнадежность – сейчас я уже могу говорить своим родителям, что я их люблю. Я люблю своего отца. Я люблю свою маму. Люблю свою сестру. Люблю своих бабушек и дедушек. Я благодарен своим родителям, что они дали мне жизнь. Сейчас у меня есть выбор. Я чувствую какую-то надежду, уверенность, свободу. Я верю, что дальше будет только лучше :)
Спасибо.