Спикерское Елены nihil-humani на Большой Встрече ВДА 21 сентября 2013 года.
Аудиозапись: Скачать в mp3 (12 Мб)
Тема: Я из дисфункциональной семьи, и у меня тоже дисфункциональная семья
Здравствуйте! Меня зовут Елена, мне 46 лет, я из дисфункциональной семьи, и у меня тоже дисфункциональная семья. Я одинокая мать, моему сыну 18 с половиной лет. Я расскажу о том, как на мне отразилась жизнь в нездоровой среде, о последующем воспитании сына на тех же больных принципах – и о том, как я преодолеваю это «наследие», как меняется моя жизнь, как меняются мои отношения с сыном.
История моей жизни выглядит так. Мой отец заподозрил мать в измене, решив, что я не его ребенок, и развелся с ней, когда я была совсем крохой, хотя до меня они прожили около 10 лет. Мать так и не смогла адаптироваться после развода. Я была свидетелем ее эмоциональных взрывов, истерик, и наказания, которые она применяла, совершенно не соответствовали степени моих проступков – были куда сильнее. Когда мне было 5 лет, я сказала ей: ты меня не любишь. И услышала от нее: любовь нужно заслужить. И так и стала заслуживать ее любовь – и безуспешно: не дотягивала, не соответствовала. Мать всю жизнь не принимала меня такой, какая я есть.
Я была ребенком очень нервным, плохо приживалась в саду и в школе. Мать скрывала свой развод, тема отца была запретной – я не знала, почему у меня нет отца. Мои проблемы в школе она не пыталась разруливать, считая, что я сама во всем виновата – и советовала просто не обращать внимания. Также был момент – когда мне было 12 лет, она прокляла тот день и час, когда родила меня.
Кроме того, с моих 12 до 15 лет я была свидетелем ее алкогольных эксцессов, весь мой 8 класс она пила еженедельно, и это очень отразилось на моем отношении к ней. В итоге в 9 классе у меня началась депрессия, я оказалась в больнице. Депрессии продолжались, я оказывалась в больнице еще несколько раз. В 21 год прекратила прием лекарств и перестала обращаться к врачам, и все последующие депрессии в течение более чем 20 лет я просто перехаживала на волевом усилии, сама. В 26 лет поступила в институт, в 31 год его окончила, в процессе учебы родила сына вне брака. Продолжала жить с матерью, несмотря на крайне тяжелые отношения с ней – мы были просто образцом несовместимости. Жила с ней вместе до самой ее смерти. Последние лет 7 я просто физически не могла ей сказать слово «мама», а последние полтора года ее жизни я практически перестала с ней разговаривать.
С сыном прошла те же ошибки, которые допускала моя мать: наказания, не соответствующие степени проступка, обусловленная любовь. В чем-то я даже превзошла мать: безобразно срывалась на сына, оскорбляла его разными словами. Но, несмотря ни на что, у нас с ним было намного больше доверия, чем между мной и матерью, мы привыкли разговаривать друг с другом, и это оказалось просто спасением, когда у Юры начался переходный возраст: он мне все рассказывал. Я не покидала его в случае каких-то проблем, всегда старалась разрулить их и максимально помочь сыну. Кстати, я не врала ему по поводу его отсутствующего отца: на вопрос сына, где папа, я ответила так: твой папа не захотел стать твоим папой и решил с нами не общаться.
В программу попала в 2008 году, когда сыну было 13 лет. ВДА мне посоветовал психолог из Московской службы психологической помощи населению, к которому я на тот момент ходила уже несколько месяцев: обратилась к нему из-за подростковых проблем ребенка, а оказалось, что помощь нужна мне, и я активно работала над собой, пытаясь помочь себе. Зарегистрировалась на форуме «Детки в сетке».
С форумом, кстати, отношения у меня не самые простые: я уходила с него дважды, вот сейчас у меня уже третий заход – пока все идет благополучно. Мне очень важно, что я могу открыто писать в журнале о каких-то волнующих меня вещах, могу попросить о поддержке – и сама поддержать других. Стараюсь писать предельно тактично, зная, как может ранить некорректное безапелляционное высказывание. Очень надеюсь, что мне это удается, и я никого не обидела своими записями. Если кого-то я все же задела – пользуясь случаем, приношу свои искренние извинения.
Помогают ли мне выздоравливать записи в своем журнале и чтение и комментирование журналов таких же выздоравливающих? Да, очень.
Во-первых, чей-то опыт может оказать неоценимую помощь, важно только очень внимательно вчитываться в эти записи.
Во-вторых, когда я пишу сама, я систематизирую свой опыт или раскладываю по полочкам определенную ситуацию, и она уже не кажется столь ужасной.
В-третьих, перечитывая свои ранние записи, я вижу положительную динамику и свои изменения к лучшему, сравнивая, как было раньше и как есть сейчас.
В программе я узнала о безусловной любви, о границах личности, об уважении к другому как к отдельной личности. С 2008 по 2009 г. посещала группы.
Какой импульс к выздоровлению мне это дало? Я стала учиться говорить прямо, без намеков, распознавать манипуляции – и учить этому сына. И самое главное, у меня получилось принять и заново полюбить сына вне зависимости от его успехов и поражений – просто как хорошего человека. И это было очень важно для меня: переходный возраст сына проходил довольно трудно, ребенок и врал, и курил, и отказывался учиться.
Я начала отстраняться от матери, и это было отделение с бешеным гневом. Гнев был сравним, наверное, с взорвавшимся Везувием.
В 2009 году мать умерла. Под конец мне пришлось выполнять все действия по отношению к лежачему больному. Был жуткий протест и невероятное отвращение. Но никуда не денешься – больше некому было. Это вынужденное сближение с ней и необходимость как-то с ней общаться было серьезным испытанием.
Мать умерла у меня на руках, я была с ней в момент ее смерти.
И у меня началась депрессия, усугубленная подростковыми проблемами сына. Я перестала ходить на группы – не было сил, да и было как-то совестно: я же так активно выздоравливала, а тут – такой откат… В 2010 году я обратилась вновь к психиатрам и стала лечиться в открытой санаторной клинике, потому что одними волевыми усилиями я справиться с собой уже не могла. Лечусь по сей день. Сын принимает меня такой, какая я есть и говорит, что я его всегда понимаю.
Группы так и не посещаю. Выздоравливаю по мере возможности и по мере поступления ситуаций.
Как у меня шли шаги?
Первые три прошли хоть и болезненно, но с готовностью и с желанием что-то делать. Удалось принять Бога в свою жизнь – после многих лет неверия. Все шло своим чередом. А дальше, когда не стало матери – я поняла, что в депрессии я не сделаю с собой ничего. Чтобы выздоравливать, мне нужны были силы, а их не было. И к тому же я поняла в 2011 году, что я не могу и не хочу верить в Бога так, как верила раньше.
На форуме мне попалась информация о 12-ти шагах материалиста. Так что 4-7 шаги я делала именно по ним. Стала думать о 8-9 шагах, но то, что я не могла простить мать, очень затормозило этот процесс: хотя ей ущерб я и причинила, возмещать его мне совершенно не хотелось. Вот с возмещением ущерба сыну дело шло неплохо, хотя годом-двумя раньше мне казалось, что я просто теряю его. Сейчас мне удается понимать, принимать его со всеми его особенностями и не цепляться к нему по мелочам, не орать на него.
Но вернусь к ситуации с матерью. Ее нет на свете уже 4 года, и за это время постепенно уходил гнев на нее и все обиды, хотя есть моменты, которые у меня до сих пор не укладываются в голове. И которые я не могла простить ни как человек, ни как дочь, ни как мать. И я более трех лет не была у матери на кладбище – и мне казалось, что я никогда не смогу туда поехать. Но жизнь внесла свои коррективы: недавно умер мой двоюродный брат, его решили захоронить на том же кладбище, где и моя мать, и когда я поехала со своими родственниками решать вопрос с захоронением, то сама предложила зайти к матери. И мы зашли к ней. И у меня не было абсолютно никаких негативных чувств. Более того, у меня было ощущение, что я завершила наконец нечто очень важное. И это действительно важно и с чисто человеческой точки зрения, и с программной: я поняла, что готова делать застопорившиеся было шаги дальше.
Отношения с Богом у меня восстановились весной этого года, но об этом я скажу чуть позже.
На какие последствия жизни в дисфункциональной семье мне хотелось бы обратить внимание?
Для начала сравню семейные роли – как было у меня и как есть у сына.
Моей ролью в дисфункциональной семье был отчасти потерянный ребенок, отчасти козел отпущения. Естественно, ребенок, рисующий, читающий книжки и не пристающий к взрослым, был очень удобен. И тем разительнее выглядел контраст с другой ролью, которую я тоже исполняла. Но все эти мои деструктивные проявления жестко пресекались матерью.
В дисфункциональной семье, состоявшей уже из трех больных поколений, мой сын сразу начал играть роль шута. Он как бы отвлекал нас с матерью друг от друга, переключал внимание на себя – и это ему удавалось. Сын всегда обладал некоторыми актерскими данными, всегда кого-то изображал, всегда прикалывался. Поначалу это было мило и забавно, но ребенок в этом не знал меры, зачастую начинал свою игру не к месту и не ко времени. Мать нередко жаловалась, что ей было стыдно за него, потому что когда они шли куда-то вместе, ребенок опять стал разыгрывать какое-то представление. Но такие же представления он разыгрывал и тогда, когда ходил куда-то и со мной. И, кстати, он это продолжает проделывать и сейчас, то есть это у него уже вошло в привычку. Так что я переживала не лучшие моменты жизни, не зная, куда деваться от ребенка-шута, вошедшего в раж.
Сейчас я уже понимаю, с чем имею дело, поэтому просто набираюсь терпения, чтобы выдержать весь этот балаган. И когда я спрашиваю: Юра, а зачем ты все это делаешь? – сын говорит, что сам не знает, что все это просто лезет из него. И я понимаю, что так быстро и так легко все это не пройдет, потому что это уже привычная для него роль, которая помогла ему выжить в нездоровой семье – и, видимо, сын продолжает выживать по привычке – хорошо знакомым ему образом. Ведь наша семья все равно не самая здоровая: хотя эмоциональные нужды ребенка я стараюсь максимально удовлетворять, но нельзя забывать, что парень вырос без отца, а я – его мама – имею проблемы с психикой и вынуждена лечиться. Но я рада, что сын научился прямо заявлять о своих нуждах и проговаривать возникающие проблемы, а не убегать от них в шутовство, не забивать их порцией приколов.
Также могу сказать, что наше дисфункциональное семейство было четко распределено по треугольнику Карпмана. Я неизменно была агрессором, мать была жертвой, сын - спасателем. Причем сын играет роль спасателя до сих пор – по отношению ко мне, по отношению к друзьям, уже по привычке. С одной стороны, хорошо, что он готов помочь, но надо все-таки знать какие-то пределы, когда эта помощь нужна, а когда лучше отойти в сторону и позволить другому человеку приобрести свой опыт. Так что здесь у нас также вопрос открыт. Добавлю, что когда я росла, мы с матерью были по отношению друг к другу попеременно то агрессорами, то жертвами, то спасателями, и ей больше всего хотелось, чтобы я была спасателем, но я не могла – сама слишком глубоко была в роли жертвы. Да и не хотелось ее спасать.
Еще остановлюсь на такой проблеме как семейные тайны.
Я уже говорила, что тема отца была запретной. У матери неизменно начинались истерики, когда я спрашивала ее об отце. Она скрывала свой развод, мне сначала говорила, что отец в длительной командировке, потом – что погиб. И только после смерти матери ее сестра – моя родная тетка – рассказала мне все, как было, как развелись мои родители. Позже в Интернете я нашла координаты моего отца и узнала, что у него после меня появились сын и дочь. И 2 года назад я позвонила ему – в первый и последний раз в жизни. Мы проговорили около часа, он рассказал историю их с матерью развода, в целом это было точно так же, как мне рассказала моя тетя. Отец сказал мне, что его семья обо мне ничего не знает. И я решила больше не тревожить его. Живут люди – и живут, и я тоже всю жизнь прожила без него. Но семейная тайна оказалась развенчанной, ситуация с отцом оказалась завершенной.
Остановлюсь еще на одной семейной тайне. У моей тетки – это родная сестра матери – было двое сыновей, это мои младшие двоюродные братья, сейчас вот старшего не стало. Они жили очень трудно, когда росли дети, практически в нищете. Денег на аборты не было. И моя тетка просто донашивала и рожала детей, это происходило на даче, и глава семейства сворачивал им шеи и отправлял новорожденных в дачный сортир. Так было не раз. И я оказалась свидетелем таких вот родов своей тетки, когда мне было лет 13 или 14, мальчишки были дошкольниками. Мы все были летом на этой самой даче. Она закрылась в комнате и родила там, ребенок погиб – а возможно, она ему помогла умереть. Мне никто ничего не сказал, что я должна бежать за помощью, к кому конкретно и куда, а я сама была в таком шоке, что растерялась и ни к кому не пошла. Я просто занималась с ребятами, стараясь отключиться от того, что происходило в комнате. Потом я похоронила в себе эту ситуацию и старалась не возвращаться к ней, но меня все равно терзала вина за смерть этого новорожденного – в течение почти 30 лет. Уже когда мне было 40 лет, я проговорила эту историю с тем самым психологом, который посоветовал мне впоследствии пойти в ВДА, он сказал, что я ни в чем не виновата. Я и сама понимала, что это была целиком ответственность взрослых, и никто не должен был взваливать ситуацию на плечи девочки-подростка. С матерью я говорила об этом тоже, и она как раз и рассказала мне о том, как ее сестра с мужем поступали с нежеланными детьми, и что глава семейства сам рассказал ей это, когда был сильно пьян, и мать тоже сказала мне, что я ни в чем не была виновата. И все-таки 2 года назад я отважилась поговорить с моей теткой на эту тему и попросила у нее прощения – за то, что испугалась тогда и не побежала за помощью. Ответ ее был таким: и не надо было… Таким образом, я завершила и эту ситуацию - и наконец избавилась от вины длиной в 30 лет.
И все-таки, несмотря на все мои усилия по преодолению последствий жизни в дисфункциональной семье, меня не оставляли серьезные проблемы. Какие именно? Продолжающиеся депрессии, сопровождающиеся чувством безысходности и бессмысленности своей жизни, нежелание жить, низкая стрессоустойчивость, быстрая утомляемость, повышенная тревожность, раздражительность, плаксивость, неуверенность в себе, низкая самооценка, отсутствие чувства самоценности и чувства собственного достоинства. Мне казалось, что я зря родилась и зря живу, что я лишний человек на свете, что я какая-то меченая, с позорным клеймом из-за лечения у психиатров, что я ничего не достигла в жизни, что я ничего не могу делать хорошо, что я плохая мать и приношу сыну одни несчастья, что сыну будет гораздо лучше без меня. Лекарства помогали очень незначительно.
Как я пыталась справляться с этим? По-разному и с переменным успехом.
Так, весной прошлого года я была на очередном больничном из-за депрессии, и это время прошло довольно продуктивно – я много рисовала, отражая свои состояния. Я сполна оценила эффективность такого способа самопомощи. Но в целом проблема решена не была. Жить все равно не хотелось. Я нашла для себя промежуточный вариант: обращать внимание на окружающий мир, на красоту природы – это было как раз самое цветущее и солнечное время. Решила для себя так: раз в этом мире есть деревья, птицы, собаки, ветер, облака – значит, и я есть тоже, и никто меня не изгоняет из этого мира. Я действительно ощутила свою включенность в общую картину бытия.
Летом того же года я обратилась к психологу из-за стыда за свою жизнь, из-за отсутствия смысла своего существования и с такой проблемой: мне как бы не было дано разрешение жить. Толком с этим сделать ничего не удалось. Хотя я сама себе потом бессчетное количество раз говорила: я тебе разрешаю жить. Но это были только слова. Проблемы внутри меня все равно оставались.
Очень важным для меня стало то, что я с прошлого года по совету анонимного брата стала печататься в газете «Психиатрия: Нить Ариадны» - это газета для психиатрических пациентов. Пишу туда статьи, отсылаю стихи и отсканированные рисунки. Статьи в основном посвящены опыту преодоления болезни. И для меня это очень серьезно: это очень поднимает самооценку, и я преобразую опыт болезни во что-то конструктивное. Это действительно помогает выздоравливать и жить. Спасибо огромное анонимному брату – и низкий поклон.
Поворотным пунктом в моем выздоровлении стала очередная депрессия весной уже этого года. Помимо обычных депрессивных симптомов, у меня были проблемы с передвижением – отказывали ноги, я еле ходила. Скажу сразу: я постепенно восстановилась, правда, не могу бегать.
И именно в этот период мне пришлось очень серьезно обращаться к Богу после длительного перерыва - с 2011 года по нынешний: надо было переводить сына в другой колледж, решать вопрос с его призывом в армию. Я стала от безысходности совершенно искренне молиться, чего не делала долгое время. В итоге удалось перевести сына в колледж в нашем районе, чтобы не ездить через весь город, как прежде, и на призывной комиссии Юре предоставили отсрочку по учебе до его 20 лет – это было почти невероятно, потому что выходило так, что в связи переходом в другое учебное заведение право на отсрочку у него было потеряно.
Бог помог сыну еще и в таком аспекте: мы нашли преподавателя по вокалу – сын давно мечтал учиться петь. С весны занимается, есть успехи.
За сына молюсь каждый день.
Еще я каждый день молюсь за своего умершего двоюродного брата, а после того, как побывала у матери на кладбище, стала молиться и за нее.
И после вот этой весенней депрессии у меня наступило принятие самой себя, своей жизни в целом и своей болезни.
Я не могу сказать, каким именно образом и в какой конкретно момент это произошло. Просто я вдруг почувствовала, что стала ко всему относиться намного спокойнее. Причем это не пофигизм – нет, я все равно все воспринимаю довольно серьезно и глубоко. Но наступило внутреннее равновесие, о котором я раньше и мечтать не могла. У меня пропал стыд за себя, за свою жизнь, за свое лечение у психиатров. Меня перестало волновать то, что я ничего не достигла в жизни и оказалась к тому же еще и с психиатрическим диагнозом. Пропал стыд за свою внешность, за свою фамилию (она средней распространенности). Вспоминая свою жизнь, я уже не кипела от гнева на мать, а просто констатировала какие-то факты.
В целом отношение к жизни можно было охарактеризовать примерно так: ну да, это моя жизнь, все это было в моей жизни, но что же мне теперь – убиться, что ли? Жизнь же все равно продолжается. И вот это принятие своей жизни и самой себя я расцениваю как подарок. Надо было, наверное, действительно дойти до дна депрессии и начать физически разваливаться, чтобы оттолкнуться и подняться над всеми событиями – и увидеть, что в жизни есть действительно хорошее. Несмотря на все ограничения, с которыми я вынуждена мириться из-за болезни.
По внутренним ощущениям я действительно стала чувствовать равновесие. Мне пока страшновато говорить, что это душевный покой – нет, у меня бывают всплески негативных эмоций, хотя уже не в таком деструктивном виде. Пока я могу совершенно точно сказать именно о равновесии. Я не стала оптимистичным и жизнерадостным человеком, нет. Не стала и жизнелюбом. Этого тоже нет. Я так и не определила, в чем же смысл моего существования и до сих пор не могу ответить на вопрос, что же такое счастье. Но я перестала воспринимать жизнь как тяжелейшую ношу, которую нужно тащить и тащить – и ждать, когда это, наконец, завершится. И перестала воспринимать жизнь как какое-то мерзкое место, куда я зачем-то пришла. И еще перестала чувствовать себя лишним человеком в этой жизни, который пришел в этот мир по ошибке, и эту ошибку желательно исправить.
Как сейчас в свете возможных 8-9 шагов складываются отношения с сыном? Они стали намного спокойнее. Меня намного меньше выводят из себя различные приколы сына, меньше бесит тот бардак, который он устраивает, меньше беспокоюсь из-за мелочей, меньше придираюсь к сыну, меньше дергаю его различными напоминаниями. И, естественно, я много общаюсь с сыном, когда ему это нужно. В целом я заметила такую закономерность: принимая себя, я принимаю и своего ребенка – и отношусь к нему куда терпимее и милосерднее.
Естественно, есть и сложности. Мы с сыном очень тесно связаны друг с другом, даже слишком. Он по несколько раз в день звонит мне. И еще Юра часто диктует мне, как мне одеваться, как мне стричься, критикует меня, как я выгляжу. Такая забота зачастую выглядит как явное нарушение границ. И это не очень хорошо на самом деле. Получается, здесь смещены детско-родительские роли.
Другая сложность: я слабо воспринимаю себя как себя, только в приложении к сыну, я только мама своего ребенка, а не отдельная самостоятельная личность. Потребности сына у меня на первом месте, свои потребности я привыкла отодвигать на дальний план и нередко жертвовать ими. Сильна установка: раз есть ребенок – все, забудь о себе, жизнь положена. А я ведь тоже есть. И мне об этом нужно постоянно помнить. И я стараюсь заботиться о себе: соблюдать режим дня, не забывать поесть, стараюсь, несмотря на мои довольно скромные возможности, со вкусом одеваться.
И еще одна сложность: у меня повышенная тревога за сына – и у него тревога за меня. И после этой моей последней депрессии он очень беспокоится за меня, при возможности провожает меня на работу и встречает с нее. То есть он как взял на себя заботу по отношению к не очень здоровой маме, то есть роль спасателя, так и несет этот груз и подчиняет этому свою жизнь. А ему надо строить и свою жизнь.
Что же касается моего здоровья, то состояние, естественно, может измениться – вполне возможен возврат депрессии. Но я думаю, что мне будет намного легче ее перенести именно потому, что наступило вот это принятие жизни. Ведь оказался устраненным очень серьезный внутренний конфликт, по сути не дававший мне жить и отнимавший у меня все силы и энергию, и когда я уже не могла все это переносить, в совокупности с внешними факторами – тот же перенапряг на работе, например – тогда и наступала депрессия. Так что посмотрим, как будет дальше. Не берусь загадывать. Вот как будет, так и будет. Буду решать проблемы по мере их поступления.
Так что жизнь продолжается… Перемены к лучшему все равно наступают. Пусть не сразу, с трудом, постепенно, но они есть. Я поняла: нужно просто очень верить, что они наступят – несмотря ни на что.
Спасибо, что выслушали!
21 сентября 2013 года
post-58-1383299520.ibf