У нас, взрослых детей алкоголиков, в совокупности очень много проблем, но наши проблемы можно решать. Самые общие или часто встречающиеся из наших проблем описаны в Списке характеристик ВДА (страница xviii)

Природа Наших Проблем.
Для взрослого ребенка характерно иметь кучу проблем, приносящих много беспокойства и огорчений. Это понятно, учитывая какая ядовитая природа была у нашей домашней жизни в раннем возрасте. Уникальное сочетание проблем, с которыми сталкиваются вда, представляет собой особенно сложную задачу для программы выздоровения. В то время, как большинство программ концентрируется только на одной проблеме - такой как алкоголь, еда или азартные игры - программа ВДА имеет дело с широким спектром сложностей, лежащих в диапазоне в диапозоне от глубокого страха близости до угодничества или ужасного чувства вины за защиту своих ценностей.
В программе ВДА фокусируются на понимании, принятии и, в конечном итоге, изменении поведения направленном на свою защиту. Многие из нас выздоравливая вынуждены бороться с разными видами глубоко укоренившегося поведения:
- Подавление наших чувств и/или неспособность их выражать.
- Готовность на многое пойти, чтобы избежать чувства покинутости и отвержения.
- Изоляция и страх людей, особенно авторитетных.
- Угодничество и потеря себя в этом.
- Переживание чувства вины, когда мы заступаемся сами за себя.
- Склонность реагировать, а не активно действовать самим.
Даже больше ограничений накладывает факт того, что многие ВДА проживают свою жизнь с точки зрения жертвы и привязаны к людям со сходной жизненной позицией. Они серьезно пострадали, но нанесенный урон не непоправимый. Собрания ВДА позволяют нам соприкоснуться с тем, кто мы есть на самом деле.
Когда новичок в ВДА читает Описание Проблемы и понимает как точно это характеризует его или ее жизнь, рождается новая осознанность. Как будто дух говорит с духом. Новичок слышит весть надежды.

Некоторые считают, что Описание Проблемы подобно тому, как будто один ребенок взывает к другому с просьбой о поддержке. Большинство новичков довольно быстро отождествляет себя и с тем и с другим: и пунктами Списка Характерных Черт, и с высказываниями на группе ВДА. Они осознают на очень глубоком уровне, что в процессе выздоровления можно найти себя через высказывания других и, в конечном счете, через их собственную сопричастность. Новички слушают и начинают понимать, что впервые в жизни у них появилась реальная возможность выздороветь и стать целостными. У них есть шанс почувствовать на себе, что такое поддерживающая, недавящая, неосуждающая реакция семьи.
Взрослым детям алкоголиков, как и всем остальным на земле, необходимо быть свободными, чтобы понять что происходит с ними и в каком месте своего жизненного пути они находятся - не подправляя ничего и не утаивая. Вопреки инстинкту самосохранения многие ВДА годами и десятилетиями тщательно сдерживали свои мысли и эмоции. ВДА помогает нам растворить сопротивление и развеять одиночество и изоляцию, которые нас парализовали.
На протяжении многих лет люди в программах самопомощи считали, что рабочее решение может получиться только из точного определения проблем. Список Характерных Черт кажется достаточно точно отображает природу наших проблем. И члены группы полагают, что зачитывать его в начале каждого собрания полезно для группы. Это заостряет внимание, создает невидимые, но осязаемые узы и помогает открываться болезненным чувствам скрытым внутри.

Чувства
Большинство вда большие специалисты в том, как избегать своих чувств. Мы на многое готовы пойти, чтобы не чувствовать своих чувств. Вда крайне сложно усвоить реальность, которая такова, что чувства ни плохи, ни хороши, но суть выздоровления в том, чтобы проживать их наиболее полно. Это особенно сложно еще и потому, что большинство программ выздоровления основываются на предпосылке, что человек посещает собрания, чтобы чувствовать себя лучше. Но в ВДА, когда мы посещаем собрания, мы гораздо более вероятно почувствуем себя хуже, потому что там мы открываемся очень сильным эмоциям.
Члены семьи алкоголика выучились чувствовать стыд за то, кто они есть, и вину за то, что они делают, и это тема, которая постоянно присутствует в высказываниях на собрании ВДА. Как и другим вда, мне пришлось выучить, что то, как я себя чувствую и ощущаю, не всегда соответствует действительности.

Мне в самом начале пришлось нелегко со моей самооценкой. Вся моя злобная ненависть к себе была вовлечена в бешеную борьбу с выздоровлением. Необходимо было нейтрализовать то, что говорили обо мне родители. Я неистово стремился узнать себя настоящего, но суровые негативные установки о самом себе, в которые я вцепился, создавали практически непреодолимый барьер. Я чувствовал, что что-то со мной было настолько не в порядке, что мне лучше бы было исчезнуть. Это было очень естественно - мне столько раз говорили, что я весь полон изъянов и глуп. Еще в самом начале своей жизни я выучился быть гипербдительным: все время сконцентрирован снаружи, сканируя внешний мир на предмет признаков того, что может представлять опасность для моего хрупкого ощущения себя.
Частью проблемы, как и у многих других ВДА, была моя способность подавлять и игнорировать действительно сильные чувства. Стоило мне почувствовать какую-либо покинутость или отвержение, я сразу отвлекал себя. Звонил кому-нибудь или бросался поддерживать кого-то другого. Когда бы я ни ощутил, что чувства захлестывают меня - я сразу хватался за что-то внешнее, чтобы отвлечь свое внимание: друг, кино, свидание, вечеринка, телевизор, футбол. Потребовалось некоторе время, чтобы осознать это вроде бы невинное поведение как важную часть моих проблем. Я не хотел спокойно сидеть и переживать бушующие болезненные чувства. Я все еще пытался убежать или притупить мои чувства. Я сопротивлялся процессу исцеления, потому что это было совершенно чуждо всему, чему я научился, пока взрослел.

Выздоровление
Выздоровление трудно. Я уверен, что никому в ВДА не хочется, чтобы оно так было, но это так и есть. Скотт Пек так резко начал свою книгу "Непроторенная дорога" со слов "Жизнь трудна!". Я уверен, если бы мы попросили его описать жизнь вда, он бы сказал, что жизнь трудна вдвойне. У нас, вда, множество сложнейших задач. Не самая мелкая из них - это восстановить наше "Я", которое мы покинули в шуме и суете семьи алкоголиков. Поверьте мне, это возможно. Я знаю многих, кто смог это сделать.
Выздоровление - это процесс. Часто болезненный, требующий времени, запутаный и полный разочарований. Выздоровление в сущности обозначает самоисследование и самопринятие и конечная его цель - любовь к себе. Из-за этой цели основной фокус программы ВДА направлен вовнутрь.

Программа ждет от травмированых вда того, что они раскроются и будут переживать свои ужасные чувства страха, покинутости, отвержения, гнева, жалости к себе, горя - возможно даже будут буквально "валяться" в них и оплакивать пустоту своего жалкого детства. Большинство вда поначалу сопротивляется такому подходу. Мы так много лет жили подавляя свои чувства, что маловероятно, чтобы мы вдруг бросились к ним с распростертыми объятиями.
В выздоровлении я обнаружил, что мне нужно в некотором роде расчистить путь через мое саморазрушительное поведение, чтобы духовная составляющая программы могла дойти до меня и облегчить мою ношу. Каким-то образом я должен осушить в себе все нездоровье, которое создал. Я отчаяно нуждался в ясности и интуитивно знал, что могу найти ее в духовном подходе. Но, однако, я никогда не был тем, кто верит, что в выздоровлении есть только один путь. Их множество и программа ВДА это только один из путей.
Новички в ВДА обычно начинают свой путь с того, что идентифицируют себя с общими проблемами и близко соотносят себя с опытом и поведением, о которых говорят на группе. Они видят, что у нас у всех много общего, и начинают узнавать больше. Изобилие наличной литературы о синдроме ВДА - это один из величайших доступных инструментов, которые есть и у новичков, и у постоянных членов группы. Множество практических и наполненных глубоким смыслом книг опубликовано за последнее десятилетие такими прогрессивными профессионалами, как Джанет Войтитз, Клаудиа Блэк и Боб Эрл (это если назвать несколько имен). Большинство профессионалов одобряет собрания ВДА.
Осведомленность о нашей болезни и о том, каким образом она снова и снова побеждает нас - очень критична для нашего личного выздоровления. Основные инструменты это Проблема/Решение, опубликованая литература и вдохновенные высказывания друзей-вда. Иногда собрания могут расстроить новичков. Часто выражаются сильные эмоции, часто - взрывообразно. Это, возможно, будет переживаться как запугивание и может всколыхнуть давно уже похороненные чувства. Новички также могут стать свидетелями выражения гнева и боли, доходящего до пугающего уровня.
В начале выздоровления реализуются следующие шаблоны:
- Появляется осведомленность о множестве способов, которыми болезнь влияет на нас.
- Всплывают давным-давно похороненные чувства и приходят болезненные детские воспоминания.

- Начинаем осознавать мощный гнев или скорбь от того, что мы были обворованы. У нас украли здоровое детство.
- Мы чувствуем готовность пережить всю глубину гнева и, возможно, горя, которые обычно сопровождают более полное понимание того, как с нами, невинными детьми, жестоко обращались и пренебрегали.

На необузданный гнев и горе обычно непросто смотреть, и еще более непросто их переживать. Однако они и есть самые существенные практические шаги в выздоровлении. В моем собственном выздоровлении и в том опыте, о котором мне рассказывали сотни других вда, внутреннее путешествие к выздоровлению как правило включает в себя переживание наших чувств. Открыть себя таким страшным и угрожающим чувствам как гнев, депрессия и покинутость - это решающий момент. Необходимо сидеть и проживать, какие бы элементы боли или травмы ни всплывали.
Множество раз я мечтал, чтобы существовал более легкий путь. Но я не верю, что настоящее выздоровление возможно без глубокого и вдохновенного понимания того, кем мы являемся как личности, и знания, что мы абсолютно нормальны и достойны любви. Пока я не начал выздоравливать, я был сам себе и безжалостный судья, и присяжные, и палач. У меня никогда не было заботливого и любящего примера, которому я мог бы следовать, и я выучился не доверять своим чувствам. В ВДА я осознал, что мне необходимо начать прислушиваться к своим пробивающимся интуитивным ощущениям.

Действовать или реагировать на действия.
Я так был приучен к роли "реагирователя", что просто не знал, как действовать в своих собственных интересах. До ВДА я всегда моделировал свое поведение так, чтобы заслуживать одобрение, подтверждение, похвалу и принятие. То, как я сам себя чувствовал и в чем нуждался, было делом десятым. Если кратко, то я был абсолютным людским угодником. В выздоровлении необходимо было исправить эту позицию. Когда я начал действовать в своих лучших интересах, то почувствовал ужасную вину. Я говорил "да" себе здоровому, который начал проявляться,и мне было ужасно не комфортно. Я отчаянно зависел от окружающих и мне не нравилось их разочаровывать. Но я держался за происходящее - сначала робко, но со временем все с большей убежденностью и силой.
Никакое из этих действий не было бы возможным без любви и поддержки от других членов ВДА.

Они давали мне понимание обманчивости моей болезни, безусловную любовь и принятие, пока я проделывал свой тревожный, беспорядочный путь в выздоровление. Я действительно верю, что духовная сила работала через всех тех, кто поддерживал мое болезненное выздоровление. Они предлагали заботу вместо критики. Хоть я жестоко осуждал себя, они принимали меня и взывали к моему человеколюбию. Я медленно учился менять свои установки и деструктивные шаблоны. Я ежедневно боролся за то, чтобы удерживать внимание на себе и своих проблемах, хотя меня постоянно тянуло дать совет или "починить" кого-нибудь.
Моя потребность контролировать людей очень рано всплыла как главная проблема моего выздоровления, как и у многих других в ВДА. Я хотел быть авторитетом и иногда сопротивлялся чужим предложениям и тому, что говорилось в высказываниях. Я говорил другим и себе, что высшая сила - мой непререкаемый авторитет, однако с ненавистью отпускал свои усилия контролировать людей и события моей жизни.
В конце концов, через молитву, медитацию, работу по шагам и последовательное посещение собраний я постепенно почувствовал, что немного выздоравливаю. Мои мышление и поведение начали меняться. Страх и тревога -краеугольные камни моей болезни - начали уменьшаться. Я стал обращаться с собой и другими в более мягкой и уязвимой манере. Я продолжал высказываться на собраниях и становился все более и более готовым просто спокойно сидеть со своими бешеными и болезненными чувствами. На этом пути я получил несколько ценных озарений. Когда я почувствовал себя достаточно уверенно, я начал действовать в соответствии со своим новым пониманием.
Однако у меня случались и неудачи - множество. Иногда я сползал обратно к старому яростному, критикующему поведению и подвергал опустошающим нападкам то или того, кто вставал на моем пути. Я всегда чувствовал себя ужасно после каждого такого случая - нечто похожее на эмоциональное похмелье. К моему счастью у меня была новая семья, к которой я мог обратиться за помощью - не моя глубоко дисфункциональная родительская семья. Сейчас у меня были постоянные принятие, поддержка и забота со стороны моих групп ВДА. Они оказывали мне позитивную поддержку даже тогда, когда я говорил с ними так, как будто они были моими настоящими отцом, матерью или мачехой.
Я уверен, что мое выздоровление стало возможным благодаря трем ключевым факторам:
- Моим обязательствам приходить и проделывать работу, нацеленную на выздоровление.
- Любви, принятию и поддержке от моих друзей из группы ВДА.
- Благодати духовной силы, которая работала через других членов ВДА, чтобы дать мне новую жизнь.

Процесс выздоровления

Семейная драма

Взрослым детям алкоголиков очень важно понимать, что алкоголизм является семейным заболеванием, которое искажает все человеческие отношения - как вне, так и внутри семьи. По мере того, как один или оба родителя-алкоголика запутываются в сетях болезни, все усилия по сохранению нормальной обстановки и здорового взаимодействия между членами семьи сходят на нет. Любовь, доверие и принятие – главные жертвы алкоголизма. Семья, заправленная топливом пренебрежения, насилия и отрицания, как правило, вступает в стадию неуправляемости, которая так или иначе серьезно воздействует на всех ее членов. Доведенные до отчаяния супруг и дети подвергаются тяжелейшему эмоциональному стрессу в своих попытках приспособиться к невозможным требованиям и деструктивному поведению алкоголика.

Часто алкогольная семья кажется нормально функционирующей. Так происходит, потому что она держится на тщательно выработанной системе отрицания, скрывающей истинную силу болезни. Дети, лишенные возможностей в процессе воспитания в алкогольных семьях получить здоровые любящие ролевые модели, заимствуют нездоровые поведенческие шаблоны, которые ежедневно видят перед собой. Очень скоро невинный малыш, которого бьет и злобно критикует разгневанный пьяный отец, учится не доверять, отключать и подавлять чувства. Он быстро узнает, что жизнь небезопасна и начинает сооружать комплекс неадекватных защитных мер, чтобы обеспечить свое выживание. Как это ни парадоксально, эти защиты могут включать в себя тот же гнев и критику, которые он получал от своего отца.

Непосредственность, инициативность и высокое чувство собственного достоинства – редкие качества среди детей алкоголиков. Искажение личности может принимать различные формы, и дети алкоголиков особенно подвержены таким, которые включают в себя ригидность, непреклонность убеждений, стремление к изоляции, вспышки гнева и нездоровое чувство вины.

Типичным примером является юная дочь пьющей матери, которая в раннем возрасте берет на себя роль маленькой мамы и становится на место жены. Она хоронит свои собственные здоровые потребности и проявляет чрезмерно развитое чувство ответственности – удовлетворяя потребности всех и каждого, кроме самой себя. Она может компенсировать вопиющее пренебрежение матери тем, что лихорадочно готовит, чистит, моет и делает покупки для младших детей в семье. Она буквально жертвует своей энергией и личным развитием в ответ на запрос семейного заболевания.
Некоторым взрослым детям требуются годы, чтобы обнаружить, что их семья была зажата в тиски этой разрушительной болезни в то время, пока они взрослели. Во многих случаях семья так никогда не признает проблему и не противостоит заболеванию. Вместо этого члены семьи втягиваются в тайный сговор, чтобы «вести себя нормально», скрывая или как бы игнорируя безумную драму, разыгрываемую алкоголизмом. К несчастью, что замалчивание и отрицание, что открытая семейная вражда – все ограничено некоторыми стойкими эмоциональными негативными последствиями, которые касаются всех членов семьи.

Как родители предопределяют характер ребенка

Ученые и врачи узких специальностей уверенно заявляют - основа нашего ощущения, что я это я, и представления о том, насколько мир для нас безопасен, закладывается в ранние годы развития, в возрасте до четырех-пяти лет. В эти критические ранние годы мы развиваем большинство основных личностных черт и поведенческих шаблонов.

В начале жизни мы получаем непрерывный поток значимой информации от людей, которые контролируют наше выживание – от наших родителей. Через эту ежедневную трансляцию мы начинаем формировать общее впечатление о том, кто мы, насколько мы желанны и приятны, насколько мы способны. На более глубоком и сложном уровне, главным образом посредством прикосновений, нам сообщают, насколько мы любимы и ценны как человеческие существа.

В здоровом семейном окружении детям демонстрируют постоянную любовь и заботу; уважение к чувствам и действиям

каждого человека здесь обычное дело; право выражать свое мнение и говорить о своих потребностях прямо (без страха) гарантировано; здоровые конфликты и противостояние поддерживаются как часть семейной коммуникационной системы. Как ребенку двух алкоголиков мне такое практически невозможно представить. Я могу описать эти существенные элементы в мельчайших подробностях, но я не могу по-настоящему почувствовать, как они наполняют силой и уверенностью тех, кто воспитывался в таких условиях.

За годы я выслушал сотни историй взрослых детей, которые описывали нездоровые и искаженные способы, которыми их родители и другие родственники предопределяли характер уязвимых детей из семей алкоголиков. Физическое насилие, избиение, инцест, уничтожающая критика, публичное высмеивание, покидание, эмоциональная отдаленность, удушающий контроль, обвинение во всех грехах, молчаливое презрение, деспотичные наказания и сексуальный террор – вот лишь некоторые печальные преступления, совершаемые в алкогольной семье. Это действительно преступления и, вне всякого сомнения, дети - самые настоящие жертвы. Эти ранние травмы причиняют неимоверный ущерб хрупкому чувству самоценности и самоуважения. Не существует безопасного перехода во взрослую жизнь там, где в семье идет борьба с алкогольной или другой зависимостью/компульсивными расстройствами. Настоящей трагедией для взрослых детей алкоголиков является то, как мы обесцениваем и рационализируем это алкогольное поведение. Я слышал, как некоторые взрослые дети алкоголиков отмахивались от фактов особенно вопиющего пренебрежения, словно это были незначительные издержки. В попытке выжить мы переняли многие черты семейной жестокости и придали им другой смысл. Например, «Меня били, только когда я на самом деле это заслуживал». «Что такого, что меня оставили в темном подвале на два дня? На самом деле это не так уж плохо, как я об этом думаю».

Наше типичное поведение: другой взгляд на Список основных характеристик

Когда я описывал первоначально Проблему/Решение ВДА, я снабдил раздел Проблема предисловием с незатейливым комментарием: «Эти характеристики, кажется, присущи всем нам вследствие воспитания в алкогольной среде». Месяцами я просиживал на собраниях с другими взрослыми детьми, слушая их опыт. Из этих ранних встреч я сумел получить перспективу, имеющую отношение к природе наших проблем. Я не проводил профессиональных или научных исследований; я всего лишь участвовал в этом и заметил, как все мы были связаны многими общими переживаниями и сериями поведенческих шаблонов, которые создавали

большой беспорядок в нашей эмоциональной жизни. Я также видел, что наши нынешние проблемы уходят корнями в те многочисленные способы, которыми мы приспосабливались и адаптировались к стрессам и давлению алкогольной семьи.
Хотя маловероятно, чтобы один человек обладал всеми общими характеристиками или шаблонами поведения, тем не менее, редко встретишь взрослого ребенка, который не находил бы у себя восемь или девять из 14 исходных характеристик, которые я записал. За годы, прошедшие с тех пор как я впервые описал их, отдельные группы внесли некоторые редакторские правки в первоначальные характеристики, и довольно много профессионалов и писателей цитировали, приукрашивали и перефразировали мой оригинальный список, подгоняя под свои надобности. Тем не менее, здесь даны первоначальные 14 поведенческих шаблонов – Проблема – которые я записал в 1977 году. Я добавил к ним некоторые результаты нынешних наблюдений – ретроспективный взгляд вносит удивительную ясность!

1. Мы замкнулись в себе и стали бояться людей и авторитетных лиц

Для многих взрослых детей алкоголиков одиночество и страх были самой естественной, почти непроизвольной реакцией на жизнь с сердитыми, придирчивыми, применяющими насилие родителями. Наши родители были нашими первыми авторитетными лицами, и они угрожающе возвышались над нами, почти как боги.

Алкоголизм искажает человеческие отношения и последствия алкоголизма чрезвычайно губительны для маленького ребенка, который по своей природе ищет любви, принятия, уважения и постоянства. Вербальное или физическое насилие в течение самых уязвимых и невинных лет может создать как страх, так и враждебность по отношению к авторитетам и повышенную чувствительность к разгневанным, деспотичным людям. Многие взрослые дети продолжают уходить в изоляцию, избегать отношений и не доверять людям, чтобы обеспечить выживание. Во взрослом возрасте многие дети алкоголиков обнаружили, что у них наблюдаются такие реакции на авторитетных лиц – или пасть к их ногам, или вцепиться в глотку. Как сказал один член сообщества: «Я хотел их то целовать, то убивать».

Обретение более сбалансированного похода к тем, кого мы считаем авторитетными лицами, - трудная задача. Пока мы не научимся отделяться и видеть, что мы реагируем в настоящем во многом так же, как в нашей семье с жестоким обращением, мы обречены иметь неблагополучные отношения. Именно наблюдение за своими типичными реакциями – будь то избегание, ужас или враждебность – и изменение этого реагирования требует настоящих усилий, но это существенный шаг в выздоровлении.

Не рассчитывайте, что знания сами по себе чудесным образом произведут новый комплект здоровых реакций. Многим требуются месяцы или даже годы мучительных попыток.

2. Нас пугают разгневанные люди и любые критические замечания в наш адрес

Наиболее разрушающая и губительная особенность алкогольной семьи – это ярость и непрерывная критика, применяемые для контроля над поведением ее членов. В опыте многих взрослых детей фактам насилия часто сопутствовали проявления гнева. Когда я был ребенком, яростные, злобные движения и жесты приводили меня в полный ужас. Наши родители были непредсказуемыми и неконтролируемыми. Мы, беспомощные жертвы, мало чем могли защититься. Мы были полностью в их власти и полны страха за свою жизнь.

Когда мы были совсем маленькими, мы были также болезненно чувствительны к ежедневному бесконечному вербальному насилию. Нас «определяли» наши родители и у нас не было другого выбора, кроме как верить в то, что они говорили нам о нас. Этот жуткий шаблон вербального притеснения вынудил многих из нас испытывать постоянный стыд и сокрушительное чувство неадекватности. Непосредственность, доверие и уверенность сгинули от этих повторяющихся словесных оскорблений. Став взрослыми, мы можем периодически вновь переживать это чувство беспомощности, когда нас критикуют, или чрезмерно напрягаться при эмоциональных проявлениях злости. Годами непрекращающаяся травля ребенка может, к сожалению, вызывать сопротивление в выздоровлении. Во взрослом возрасте наши реакции на критические, пусть даже мягкие замечания, могут быть отталкивающими или неуместными.

3. Мы стали искателями одобрения, утратив при этом способность быть собой

С самого раннего детства я очень внимательно наблюдал за отцовским выражением лица. Благодаря этому я мог быстро определить, в каком он настроении, и соответственно подстроить под него свое поведение. Мои реакции на отца всегда преследовали цель «удерживать его довольным». Когда только возможно, я применял юмор, чтобы не обострять его мрачное настроение.

Поиск одобрения стал мощным защитным механизмом, которым я пользовался всегда, когда сталкивался с людьми, которые представлялись мне потенциально опасными или злобными – и мой отец возглавлял этот список. Я был очень глубоко убежден, что если я смогу получить одобрение от людей, они не станут причинять мне боль.
Сегодня я знаю, что когда я впадаю в состояние искателя одобрения – а иногда мне трудно этого не сделать – я теряю способность быть собой.

Я покидаю истинного себя. Я настоящий сползает под дверь, потому что я сосредоточен на реакции и поведении, которое доставит удовольствие другому – не мне. Таким образом, я говорю «нет» подлинному себе и «да» чьим-то чужим желаниям.

4. Мы либо стали алкоголиками, либо вступили в брак с алкоголиком, либо и то и другое, либо нашли другую зависимую личность, например трудоголика, чтобы удовлетворить нашу болезненную потребность в покинутости

Если мы внимательно рассмотрим свое ближайшее окружение, членов семьи и не только, скорее всего не потребуется больших усилий, чтобы заметить, что мы сближаемся, становимся друзьями или притягиваем алкоголиков или других зависимых личностей. Эмоционально здоровые люди, с крепким самоуважением обычно не связываются с алкоголиками, компульсивными или эмоционально нездоровыми индивидами. Иногда "улучшатели" и спасатели, которые очень искусно замаскировали свои собственные личностные проблемы, вступают в брак или встречаются с алкоголиком в напрасной попытке получить контроль или обрести самоуважение, занимаясь спасением.

И наоборот, многие зависимые и привязчивые люди добиваются, чтобы их спасали, обращаясь к тем, кто имеет тесное сходство с их оскорбляющим родителем. Пока разумный мир ожидает, что ребенок, переживший плохое обращение, не станет вступать в романтические отношения с партнером, склонным к насилию, опыт говорит обратное. Боль и оскорбления знакомы и привычны многим детям алкоголиков, и часто они чувствуют себя почти комфортно в жестоком окружении, которое напоминает то, что они пережили в детстве.

Алкоголики и трудоголики редко способны поддержать другого человека, потому что их комупульсивное/зависимое поведение направлено на блокировку чувств. Для многих зависимость – это способ не чувствовать чувства. А значит родитель или партнер, который намеренно напивается, по сути заявляет: «Я сейчас эмоционально покидаю себя, своего партнера и /или детей». Когда мы вовлекаемся в отношения с зависимой личностью, мы на каком-то уровне ищем ту знакомую покинутость, которую пережили, будучи детьми.

5. Мы проживаем жизнь с позиции жертвы и эта слабость влечет нас в наши любовные и дружеские связи

Все взрослые дети алкоголиков – самые настоящие жертвы. Мы смотрим на жизнь и подходим к ней с этой позиции. Мы с легкостью настраиваемся на сопереживание таким же страдальцам.

На самом деле, практически шестое чувство управляет нашим стремлением к принадлежности и процессом социализации.

Совершенно естественно для жертв притягиваться к другим жертвам. Идентификация зачастую происходит почти мгновенно; и все "улучшатели" и спасатели из числа нас радостно хватаются за возможность увлеченно холить и лелеять чужое несчастье. Нам не хватает понимания, что мы часто применяем это как средство для избегания своей собственной боли и смятения, веря, что помещая фокус внимания на другого, мы как-нибудь решим множество проблем взрослых детей, с которыми мы сталкиваемся.

Часто мы проигрываем роль жертвы снова и снова. У состояния жертвы хорошо знакомый горько-сладкий вкус и оно дает постоянство и идентичность. Задача взрослого ребенка распознать многочисленные способы, которыми мы закрепляем поведение жертвы, продаем себя со скидкой или ниже нашей личной стоимости.

Однажды осознав, как мы саботируем свои усилия, мы можем постепенно ставить задачу принимать здоровые решения, которые неизменно продвигают нас прочь от тяжелых переживаний из-за низкого самоуважения. Это нелегкая задача, но если ежедневно практиковаться, она становится менее сложной. Жертвы обычно чувствуют себя беспомощными перед жизнью. Здоровые, основанные на уважении поступки приносят более позитивный взгляд на мир и, как правило, более осмысленный выбор партнеров и друзей.

6. У нас чрезмерно развито чувство ответственности, нам проще заботиться о других, чем о себе; это позволяет нам не замечать наши собственные недостатки

Когда я беру ответственность за других людей, сам я перестаю быть в центре своего внимания. Когда я испытываю непреодолимое чувство ответственности за другого, это значит, что я больше не концентрируюсь на том, что чувствую я сам. Такое поведение позволяет мне чувствовать себя нужным, востребованным, значимым и важным. Теперь у меня появляется особая ценность или достоинство. И когда я чувствую себя нужным или востребованным, я чувствую себя наполненным. Как кто-то заметил на собрании: «Каким-то образом я умудряюсь служить всем, кроме себя».

Поскольку многие взрослые дети движимы одобрением со стороны, взятие ответственности за другого - заманчивый путь добиться одобрения и уважения. Только проблема здесь в истощении ресурсов. У каждого из нас достаточно много энергии, чтобы хвататься за жизненные трудности и их разрешать. Когда мы тратим большую часть нашей энергии на помощь другим, мы всякий раз лишаем себя возможности содействовать своему собственному благополучию и самоуважению.

Маловероятно, что кто-то будет столь внимателен к нам, чтобы хвалить за каждую маленькую, но важную победу; а помощь другим, как раз, может привлечь кучу внимания, похвал и благодарностей. Это не к тому, что мы не должны оказывать помощь и поддержку в случае необходимости. Но мы должны четко понимать, что развитие и изменения могут прийти только от работы над своими собственными проблемами. Это должно стать первоочередной задачей. Продолжать бросаться на помощь другим значит обворовывать себя в размере и, возможно, скорости выздоровления.

7. Мы испытываем чувство вины, когда защищаем себя, а не уступаем другим

Когда я говорю «да» другому человеку и «нет» себе, я чувствую себя вполне непринужденно. Но когда я говорю «нет» другому и «да» себе, я могу начать мучиться от невыносимого чувства вины. Это не редкость для взрослых детей.

В детстве я выучил, что принятие меня условно и зависит от моей готовности делать то, что желают мои родители. Отказать им значило получить жесткое неодобрение. Мои попытки отстаивать свои права всегда встречали огромное сопротивление; и я усвоил, что мои личные намерения – мои потребности, мои желания – не имеют значения. Мои родители не уважали мою индивидуальность, только мою уступчивость.

Очень рано в жизни я обнаружил, что меня охватывает чувство вины, когда я пытаюсь защитить себя. Встав на защиту своих интересов, я рисковал навлечь на себя гнев, недовольство и возможную отчужденность других. Меня никогда не учили, что независимость и суверенитет это здоровые вещи. В моем алкогольном семействе в центре внимания всегда оказывались потребности и желания моих пьющих родителей, и чтобы уменьшить вероятность гнева или другой конфронтации, я выбирал подавлять свои потребности и всегда оказываться в их распоряжении. Даже теперь, после стольких лет в ВДА, я иной раз вынужден бороться с застарелым чувством вины, когда выбираю сделать нечто, что я полагаю важным для себя, а не то, что хотят моя жена или дети. Чем важнее для меня человек, тем более вероятно, что у меня возникнет чувство вины.

8. Мы стали зависимы от эмоционального возбуждения

Как ребенок, воспитывавшийся в алкогольной семье, я часто оказывался в центре бурной семейной мелодрамы.

Жизнь в семье была полна напряжения, враждебности, протеста, вины и стыда. Каким-то странным образом она была одновременно волнующей и страшной, главным образом потому, что действия моих родителей в пьяном состоянии были непредсказуемыми. В результате я склонен связывать страх с возбуждением.

Моей обычной реакцией на безумие в моей семье была настороженность, за которой следовал прилив возбуждения и страха. Страх стал частью моей личности. Я стал зависим от выброса адреналина, сверхбдительности, кошмара семейных сцен, которые становились все тяжелее.

Такое стечение обстоятельств заставляло ощущать себя очень бодрым и позволяло не чувствовать покинутость. Я ощущал себя в центре или частью чего-то очень напряженного и жизненно важного. К несчастью, будучи ребенком, я не понимал, что меня реально затягивало в вызываемую алкоголем эмоциональную бурю, которая заставляла меня страдать.

9. Мы путаем любовь с жалостью и склонны «любить» людей, которых можем «жалеть» и «спасать»

За эти годы я заметил, что некоторые взрослые дети выглядят и ведут себя определенным образом, который напоминает мне о моем собственном «раненом и потерянном» виде. Для меня это стало выражением моего внутреннего замешательства. Страдающий покинутый ребенок во мне кричал через мое выражение лица и позу. Во взрослом возрасте, я имел склонность притягиваться к той же изранености, душевной печали, глубокому смущению и тоске в других людях, к тому, что я ощущал сам, будучи ребенком. Я хотел спасти этих людей.

Поскольку детская жалость была ближе всего к любви, которую я был способен испытывать, сейчас я должен следить за тем, чтобы не путать эти две вещи. В ВДА я вынуждал себя противостоять и прорабатывать непреодолимое чувство жалости к себе. Впоследствии, я упивался им и перепроживал многое из своей детской печали. Я должен был сдаться и претворить в жизнь идею, что если я чувствую огромную жалость или сострадание к человеку, это не значит, что я должен спасать его. Моя любовь не могла исцелить и наполнить их – это была их собственная задача.

Мои усилия по спасению других людей были попыткой заставить их чувствовать себя цельными и завершенными. Если бы я преуспел в «причинении» им удовлетворения от самих себя, то я мог бы гордиться тем, что я сделал.

10. Мы глубоко запрятали чувства из нашего травмирующего детства и утратили способность чувствовать или выражать чувства, потому что это причиняет слишком сильную боль (отрицание)

Уже в самом раннем детстве мои чувства стали такими саднящими, такими болезненными и интенсивными, что я начал обесценивать их и прятать поглубже.