Когда мне было 14 лет, я стала обращать внимание на мальчиков, и мой котел действительно взорвался. Я была готова к любым отношениям, настолько я отчаянно нуждалась во внимании и ласке. Я использовала мальчиков и мужчин, для того, чтобы убежать от домашнего хаоса. Я просто отдавала себя им на попечение и теряла себя в них. От этого сильно страдала моя учеба, и мама пыталась меня еще больше ограничивать. Всё чаще у нас случались с ней жестокие стычки. Она начала обвинять меня в том, что я «распущена». Это было правдой, но я отрицала это.

В школе у меня было очень мало друзей. У меня были проблемы с дружбой, у меня были проблемы с учителями, у меня были проблемы с парнями, и у меня были проблемы с моими родителями. Я чувствовала, что я сама и есть проблема.

Даже мои младшие сестры начали бороться со мной. Несмотря на всю эти неурядицы и семейные проблемы, меня не тянуло к наркотикам или алкоголю. Во всяком случае, я была против них. О, да, я попробовала травку и несколько сортов пива, но не испытывала соблазна. Я полагаю, что главной моей страстью стали мужчины. Ближе к концу последнего года обучения я забеременела и, в конце концов, сделала аборт. Мои родители не очень меня поддержали, и этот инцидент стал еще одним механизмом, который отдалил меня от них.

Впоследствии мои родители выработали сухой и безжизненный образ жизни. Они совершали движения, но любви не осталось, только долг и обязательства. Общения стало еще меньше. Моя мать вела домашнее хозяйство, чтобы получить одобрение и признание. Все это было «очень правильное» шоу, и каждый из нас играл свою роль. Я чувствовала себя такой фальшивой!

Пока я училась в колледже, в моей жизни произошли два важных изменения. Я очень заинтересовалась успехами в учебе и окончила колледж с отличием. Я влюбилась и вышла замуж за студента-медика, который стал педиатром. Моя мама была очень рада этим переменам. Даже отец неохотно одобрил мой стабильный и разумный выбор.

Возможно, это было разумно, но точно не идеально. Я была очень контролирующей, и этот паттерн, наряду с моей склонностью не доверять и отказываться от привязанности и чувств, вызывал большие проблемы. Я хотела найти себе пару, которая подходила бы моему сказочному образу, а это было просто нереально.

Когда я расстраивалась, то была склонна к жестокому обращению и истерикам, и это действительно навредило нашим отношениям. Как говорят в ВДА, во мне были доминантные черты моей матери и отца, поэтому моему мужу пришлось многое пережить.

В конце концов, наши отношения стали настолько напряженными, что я пошла на терапию и начала раскрывать семейные тайны. Затем мой терапевт посоветовал мне посетить несколько встреч ВДА, что я и сделала.

Остальное – это уже, слава богу, история моего выздоровления.

История Фрэнка

Мои детские годы не были праздником. К счастью для меня, я не знал, насколько плохим было мое детство. Я вырос в семье представителей рабочего класса. Я был младшим из двух детей. Оба моих родителя пили, но только мама испытывала трудности с этим.

К тому времени, когда мне исполнилось пять лет, моя мать выработала довольно жалкий способ справляться со своими стрессами и напряжениями. Она просто напивалась и бросала нас примерно на четыре дня. Она никогда нас заранее не предупреждала. Никогда не рассказывала нам, что планировала и когда уезжает, и никогда не извинялась ни перед кем из нас за свое поведение. Очевидно, она думала, что это ее право просто уходить от нас, когда она испытывала такую потребность.

Обычно она выскальзывала из дома поздно вечером (мой отец работал по ночам) и приползала обратно, спотыкаясь, через четыре дня. В среднем она пропадала примерно раз в месяц и сохраняла эту закономерность вплоть до самой смерти в возрасте 50 лет. К тому времени, когда мне исполнилось семь или восемь лет, я уже привык к ее выпивкам. На первый взгляд казалось, что я приспособился к ее болезни почти так же, как мои сестра и отец. Вся эта заброшенность сказалась на мне, но каким-то образом я научился вести себя так, как будто моя мать в порядке, просто немного эксцентрично себя ведет.

Скрыть постыдное поведение матери было самой важной задачей всей семьи. Я помню, что стыдился приводить моих школьных приятелей ко мне домой из страха, что мама может неожиданно вернуться из запоя.

У нас в семье практиковался довольно стандартный способ наказывать мою мать за ее поступки. Отец проинструктировал меня и мою сестру «молча лечить» мать, когда она возвращается из запоя. Эта стена молчания должна была длиться ровно столько времени, сколько она отсутствовала. Таким образом, если она оставляла нас на четыре дня, то мы четыре дня наказывали ее молчанием. Итак, в очень юном возрасте меня учили, что способ справиться с гневом, разочарованием и отвержением – это наказать человека молчанием и никогда не выражать то, что вы чувствуете.

К сожалению, я был напуганным маленьким мальчиком, который отчаянно нуждался в нежности, заботе и любви. Но мне не разрешалось просить ничего из этого. Мне пришлось притвориться, что моей матери не существует, хотя она могла быть всего в нескольких футах от меня и болела так же сильно, как и я. Те годы были для меня невероятно болезненными, но тогда я этого не понимал. Часто я лежал без сна по ночам, ожидая, когда моя мать уйдет из дома. Я выскальзывал из постели и пытался остановить ее. Было много ночей, когда я перехватывал ее и умолял остаться. Мои призывы никогда не работали, и она уезжала к одной из своих подруг для того, чтобы напиться.

Я винил себя в ее уходе. Я думал, что делаю что-то неправильно, что я в чем-то ее подвожу. Я так и не понял, что это было. Я стал очень чувствителен к возможности людей отвергнуть меня и уйти от меня. Мне не потребовалось много времени, чтобы понять, что я бессилен и недостоин любви.

Мне непросто описать отца. Ярость, молниеносный гнев, властный контроль и нетерпимость были его основными реакциями на жизнь и своенравную пьяную жену. Моя сестра была очень умной, красивой и похожей на отца. Она не могла ошибаться. А я был тем, кто не мог поступать правильно. Я стал объектом сильного гнева отца. Он твердо верил в необходимость полного послушания и часто наказывал меня за любые проявления моей индивидуальности или независимости. Часто он избивал меня большим кожаным ремнем, наносил жестокие удары по лицу и голове. Отец был взрывным, непредсказуемым и непоследовательным. Он был настоящим агрессором и терроризировал всю семью. Для меня он приберегал ежедневный рацион критики и насмешек. Он научил меня бояться власти. А также он научил меня ненависти к себе. Я был неизменно тупым, неуклюжим и некомпетентным. А еще у меня были большие уродливые уши. Я не помню, чтобы когда-нибудь обращался за советом к отцу. Я слишком боялся его самого и его произвольных реакций. Его насмешка удерживала меня от любых попыток установления отношений между отцом и сыном. Уже с раннего возраста я потерял всякую возможность быть связанным с отцом и получать от него заботу. У него просто не было на это способностей.

Не так давно я посмотрел фильм «Поле его мечты». Там рассказывалось о здоровых отношениях между отцами и сыновьями. В конце фильма я плакал в течение 20 минут – чего я никогда обычно не делаю. Думаю, я все еще переживаю эту глубокую боль. Я стал хитрецом, умеющим избегать отца и его наказаний. Я также научился лгать, чтобы защитить себя от побоев.

Во многих бессознательных смыслах мои родители определили меня как личность. Они подарили мне мой первый образ меня и сказали, что я не очень ценен для них или мира. Я просто не заслуживаю особого внимания как личность. Мне никогда не разрешалось противостоять, бросать вызов или демонстрировать гнев. Такие действия были предназначены только для моего отца. Мы с сестрой все время ходили по яичной скорлупе, чтобы не рассердить отца или не заставить мать начать пить. Знаю, что я не мог вызвать семейную болезнь, и я не мог ее контролировать или вылечить.

Когда я попадаю на собрания ВДА, я часто говорю об одном обманчивом преимуществе семейной болезни: в нашей семье всё было очень предсказуемо и определенно. Роли были жестко определены, и по мере того, как я рос, они не менялись. Можно было рассчитывать, что моя мать напьется, исчезнет на четыре дня и вернется. А потом будет ее молчаливая изоляция еще в течение четырех дней. Гнев моего отца был лишь частью повседневной семейной жизни. Он или сдерживал его или извергал на поверхность. И, прежде всего, повсюду были страх и ненависть к себе. Я иногда удивляюсь, как я выбрался из своего дома, сохранив хоть какой-то здравый смысл. Мы, дети, были всего лишь собственностью, которую нужно было эксплуатировать, и с которой можно было обращаться так, как посчитают нужным родители. У нас не было ни прав, ни возможности развиваться как отдельным личностям. У нас не было ни привилегий, ни защиты.

Все мои подростковые годы семья провела в этой болезненной и суровой динамике. Ничего не менялось. Я был козлом отпущения в семье, но к 14 годам мне удалось уйти в трудоголизм. Благодаря работе я приобрел некоторую независимость и несколько неохотное восхищение отца. В старшей школе я стал нравиться людям. Чужие впечатления обо мне были гораздо важнее моего собственного мнения. Как и многие другие люди, выросшие в семьях алкоголиков, я стал очень защищаться, был бдительным и бесчувственным. Я не видел в мире безопасного и надежного места. Людям нельзя было доверять.

Вооруженный искаженной философией моего отца о жизни и людях, я поспешил в Корпус морской пехоты, чтобы посмотреть, смогу ли я поддержать свою низкую самооценку героическими и отважными поступками. Как ни странно, четыре года, проведенные в морской пехоте, оказались очень ценными для того, чтобы я смог освободиться от дома. Я содрогаюсь при мысли о том, что было бы со мной, если бы я оставался связанным со своей семьей. У меня были хорошие лидерские качества и некоторые врожденные способности, которые помогли мне пройти войну без единой царапины. Я быстро продвинулся по служебной лестнице и получил назначение в школу кандидатов в офицеры, как раз к концу войны я решил уволиться и поступить в колледж.

В школе меня увлекла идея достижения успеха. Я хотел быть «кем-то». Я не был уверен кем именно, но у меня была потребность в авторитете, уважении и богатстве. Оглядываясь назад, я вижу, что это была одна из моих многочисленных попыток компенсировать очень глубокое чувство неполноценности. Я собирался подавить эти старые страхи с помощью тонны верительных грамот. Поэтому я побежал в бакалавриат и получил полное одобрение на получение степени магистра. Я выстраивал в некоторой степени тенденциозную структуру самооценки, но основа ее была построена на песке. Внутри меня всё еще был напуганный и беспомощный ребенок, с которым я так и не разобрался. В этот момент моей жизни все мои действия направлялись другими людьми. У меня не было настоящего центра. Я просто настраивался на преобладающие сигналы общества: много работать, учиться, достигать, приобретать и хорошо выглядеть.

К 30 годам всё начало разваливаться. Я слепо следил за голосами «других» и не имел ни малейшего представления о том, кем я был и чем занимаюсь. Я начал ощущать себя изолированным, я чувствовал, что никому не принадлежу. Я снова начал чувствовать себя потерянным и беспомощным. На первый взгляд, я был дружелюбным и представительным. Я был довольно способным бизнесменом, но меня пугали авторитетные фигуры, мне было трудно общаться с подчиненными и противостоять им. Я ожидал, что люди должны автоматически понимать меня. В целом, меня больше интересовала форма, чем содержание. Было очень важно «хорошо выглядеть».

В отношениях я был поверхностным, непоследовательным и чрезмерно чувствительным. Я не умел общаться и бросать вызов мягко. Иногда я был чрезвычайно резок в отношениях с людьми, также я был слишком высокомерен и непреклонен – вероятно, я унаследовал это из моего опыта работы в качестве инструктора по строевой подготовке в морской пехоте. Я понятия не имел, как это – делиться, и во мне была сильная потребность контролировать людей и окружающую обстановку. Мне было очень трудно позволить событиям идти своим чередом.

Что касается романтических отношений, то я никогда не выходил за пределы примитивной сексуальной стадии. Я понятия не имел, как это – быть с людьми эмоционально. Теперь я вижу, что на протяжении многих лет я ужасно боялся близости. Я не имел ни малейшего представления, что значит быть уязвимым и открытым для кого-то. У меня не было сопереживания и сочувствия. Я был властным и злым, как и мой отец. И, к сожалению, я просто повторял эти поведенческие шаблоны в одних отношениях за другими. Я эмоционально наказывал женщин. Я использовал как главное оружие в отношениях – безразличие, молчание и отстраненность. Во многом я состоял из худших моделей поведения моих родителей.

Когда мне было за тридцать, я начал испытывать тревогу и панику – эмоции, которые я всегда сдерживал. За этим стояли все те чувства неполноценности и никчемности, которые я давным-давно похоронил, будучи беспомощным маленьким мальчиком. Теперь мои попытки обуздать себя терпели неудачу, и я был очень напуган. Я также принял несколько неверных решений на работе и оказался лицом к лицу с тем, что мои возможности ограничены. Я хотел получить максимальную отдачу при минимальной уязвимости, а жизнь не складывалась так, чтобы удовлетворялись все мои потребности.

По мере того, как мое беспокойство росло – а это происходило очень быстро – я обратился за профессиональной помощью. На терапии проявилась моя давно скрытая боль. Несколько месяцев я чувствовал себя ужасно. К счастью, у меня был просвещенный терапевт, который посоветовал мне записаться в местную группу самопомощи ВДА. Я очень сомневался в этом и прибыл на свою первую встречу, полный защиты, подозрений и страха. Но в тот вечер что-то случилось. Я до сих пор не могу объяснить, что это было. Я думаю, это был какой-то духовный сдвиг, какая-то капитуляция – что бы это ни было, это сработало.

С той первой встречи моя жизнь сильно изменилась. Я научился доверять, быть уязвимым, делиться своими болезненными чувствами, идущими из детства. Мне пришлось заново встретиться со своими детскими чувствами беспомощности и неполноценности. Теперь у меня есть вполне твердое понимание того, кто я есть, и мне действительно нравится, кто я и что я делаю.

История Мэри Ли

Я была поздним ребенком, пятым по счету. Сначала родилась моя сестра (она на 16 лет старше меня), потом один за другим на свет появились трое братьев.

В моей семье все были алкоголиками. В нашем доме было разрешено пить, хотя это были годы сухого закона. Когда мне было шесть лет, я посмотрела в школе фильм, в котором пьяного мужчину несли через распахивающиеся двери бара. Рядом был его маленький сын, который рыдал при виде пьяного отца. Я рассказала эту историю семье за обедом, и меня жестоко выругали за то, что я обвинила отца в пьянстве.

Мой отец был успешным бизнесменом, активно участвовал в общественных делах. Также он был изобретателем, дизайнером и первым скрипачом в гражданском оркестре. Его почти никогда не было дома. А когда он приходил домой пьяным, его работа заключалась в том, чтобы наказать заблудшего ребенка плетью из воловьей кожи. Я пряталась в те жестокие мгновенья под кроватью, чтобы не слышать стонов и криков.

Моя мать никогда не поддерживала меня. Она всегда упрекала меня в том, что из-за меня у нее не получилось переехать в Калифорнию. Конечно, она меня не воспитывала. Я всю жизнь пыталась доставить ей удовольствие и заставить ее увидеть меня. Но она никогда не считала меня членом семьи. Когда она умерла в 89 лет, я почувствовала облегчение.

Мои братья и сестра не любили меня. С моим рождением сестра перестала быть единственной девочкой в семье, а мой младший брат уже не считался маленьким. Меня преследовали и унижали как самого младшего и ненавидимого всеми ребенка. Любой член семьи мог дать мне пощечину. Меня постоянно дразнили. Я испытала сексуальное насилие со стороны брата, но психологически меня насиловали все члены семьи.

Я выросла с постоянным ощущением стыда и вины. Я была полна ненависти к себе, замешательства и разочарования. Я была нелюбимым, нежеланным и беспомощным ребенком. Я была потерянным ребенком. Я никогда не понимала безумного поведения моей семьи. Со мной никогда никого не было рядом. Меня просто не видели и не слышали.

Эти годы выживания были годами эмоциональных, духовных и физических лишений. Я не знала любви. Я научилась не чувствовать, не говорить и не доверять. Я жила, наблюдая за тем, как складываются семейные отношения у моих старших родственников. Они вступали в брак, у них рождались дети.

И все же была у меня одна радость – это музыка. Я научилась играть на фортепиано и писать музыку. Моими темами всегда были смерть и небеса. Горничная Энни научила меня гимнам, и пока я играла их, мы вместе с ней пели в гармонии. Это были мои первые молитвы Богу, и я благодарна Энни за те драгоценные моменты.

Когда мне было одиннадцать лет, меня отправили в католический женский колледж, который был расположен далеко от дома. Я ходила в школу одна в темноте, и возвращалась домой одна в темноте, поэтому у меня не было времени на спорт или развлечения. Даже в таком раннем возрасте я чувствовала, что мне нигде нет места.

Мои первые заметные приступы панической атаки произошли в этой школе. Я страдала от этого 48 лет, и избавлялась от нее только когда употребляла алкоголь.

Когда отец отказал мне в переводе в хорошую школу поблизости, я никогда больше ни о чем не просила его, и я больше никогда с ним не разговаривала. Он плакал на моем выпускном, но я отказалась обнять его.

Я училась в университете с совместным обучением. Я была хорошей ученицей, у меня появились друзья, меня приняли в клуб, который я сама выбрала, и я была помещена на фотографию как одна из лучших новичков-первокурсниц. Я была на седьмом небе от счастья. Наконец-то меня увидели и услышали.
Потом умер мой отец. Моя семья прислала мне телеграмму – не было телефонного звонка, только телеграмма.

Я была на похоронах. Несколько дней, которые я провела в пьяных семейных ссорах, определили мое будущее в университете. Я могла вернуться, но место учебы стало для меня совсем другим. Искра света и надежды просто погасла.

Я не могла справиться с университетскими требованиями, а потому стала успешной тусовщицей. Я могла немного выпить и спеть любую студенческую песню. Я была популярна и, наконец, почувствовала себя взрослой.

Потом я вышла замуж. У меня появилось двое детей. Я поражаюсь тому, как они смогли вырасти такими разумными людьми, какими они являются сегодня, потому что я не была им хорошей матерью.

В последующие годы я носила много масок. Я продолжала радовать весь мир. Я была матерью, домохозяйкой, действующим корпоративным секретарем, работником индустрии развлечений, путешественницей, управляла яхтой, была вторым пилотом самолета.

Я проводила всё время своего отпуска на своей яхте. Я совершила 35 или более поездок, пересекла Гольфстрим и отправилась на острова в Карибском море. Это было опасно и страшно. Путешествие на самолете пролегало через Центральную и Южную Америку, через кишащие наркотиками территории и жилища, полные блох. Я не могла отказаться продолжать эти путешествия. Я была в ловушке из-за собственного неумения говорить «нет». Я боялась покинутости, отвержения, одиночества. Я не знала, кто я такая на самом деле.

Когда я, наконец, достигла алкогольного дна, я находилась в одиночестве дома. Психиатр заверил меня, что я – алкоголик. Я горячо его поблагодарила. Наконец-то я стала кем-то.

Но для меня ничего не изменилось. Я все еще верила, что какие-то люди, места, вещи или ситуации могут сделать меня счастливой.

Я была сухим алкоголиком. Я все больше и больше прятала вглубь свои чувства. Я стерла из головы боль и продолжала всем нравиться. Я отдавала во внешний мир всё больше и больше своей энергии.

Я не находила в этом удовлетворения, потому что я всё еще была одна и одинока. Я всегда была в движении и совсем перестала чувствовать. Но я всё время слышала слова: «Ты для чего-то нужна». Я слышала их снова и снова, и я знала, что это Бог звал меня.

Наконец-то я начала домашнюю терапию. Для меня было жизненно важно оставаться на одном месте, и это решение повлекло за собой множество рисков. Я боялась быть брошенной, отвергнутой, боялась одиночества и финансовой незащищенности, но, всё же, я всё это пережила. Мои потребности не были удовлетворены, и я чувствовала себя нелюбимой и нежеланной как личность.

Я читала все предлагаемые мне книги по саморазвитию: книги, которые я купила, и книги, которые были на библиотечной полке. Меня увлекло изучение себя. Я поступила на церковные курсы. Я стала волонтером в больнице. Я работала в детоксикации, училась и работала по программе хосписа. Я вернулась в институт и получила 16 кредитов. Я стала риелтором и работала попечителем в правлении наркологического диспансера.

У меня появилось несколько новых друзей, и я обрела ВДА. Я начала протягивать руку, слушать и делиться. Я отождествляла себя с историями лишений и эмоциональных страданий. Мне понравилось решение проблемы. Мне понравилась программа, и у меня была группа поддержки.

Я начала обнаруживать подавленные и скрытые обиды, гнев и страхи из моего детства. Я пыталась поговорить с семьей, чтобы поделиться своими чувствами, но они предпочли не видеть и не слышать меня. Я написала каждому письмо, рассказывая, что я чувствовала в детстве. «Что мне терять?», – подумала я. – «Я всё равно никогда их по-настоящему не знала». Два года спустя мой брат откликнулся – так, как он мог. А через несколько лет он умер, и я присутствовала на его похоронах. Я испытывала свободу и радость, потому что теперь он на небесах, рядом с остальными умершими членами моей семьи.

Эмоционально мне было 19 лет, когда я начала эту терапию. Я прошла через весь процесс скорби. Я сейчас чувствую, я надеюсь. Я ощущала, как я взрослею и обучаюсь навыкам преодоления трудностей. Я чувствовала, что поднялась на многие ступеньки пирамиды Маслоу и достигла стадии самореализации.

Но это было неправдой. Я не отдыхала. Совершенно неожиданно я достигла нового разрушительного эмоционального дна. Без предупреждения и кажущейся провокации я стала рыдать. Всё мое тело дрожало. Вся моя жизнь прошла передо мной. Я видела и чувствовала каждое оскорбление, насилие, лишение, которое было причинено мне. Я снова ненавидела себя за то, что позволяла жестокое обращение с собой, потому что боялась покинутости, отвержения, одиночества.

Я переживала духовное возрождение. Я приняла необходимый процесс скорби и отдала всю свою волю Богу.

Двумя днями позже я вошла в лечебный центр, переполненная огромным мужеством и смирением, и начала новое путешествие. Жизнь – это серия путешествий, а не цель. Но теперь я почувствовала уверенность в том, что наконец-то я на правильном пути. Бог теперь был со мной, и я пошла на это лечение честно, открыто и охотно. Мое отношение к этому было положительным.

Я стала как промокашка, как губка. Я впитывала всё, что видела, слышала и чувствовала. Я снова нашла настоящую себя.

И в один прекрасный день на уроке медитации по Тони А. я познакомилась со своим внутренним ребенком – грустным и одиноким созданием. Я подняла мою малышку, обняла ее и зарыдала вместе с ней. Одна из женщин стала утешать меня. Я почувствовала, как ее сострадание передалось мне. Следующие медитации снова приводили ко мне моего внутреннего ребенка. Я видела свою девочку – краснощекую, сияющую, улыбающуюся, одетую в ночную сорочку. Она сжимала в руках игрушку, совершала пируэты в гостиной, бросала всем воздушные поцелуи и со смехом бежала вверх по лестнице.

Я была диагностирована как созависимая личность. У меня была заниженная самооценка, эмоциональная депривация, я ненавидела себя. Я выросла в неблагополучной семье и всегда искала счастье вне себя. Я нравилась людям, но сама я постоянно испытывала изоляцию, депрессию и страхи.

Я получила инструменты, которые мне нужны, чтобы стать здоровым человеком. Я меняю старые привычки и взгляды на всю свою жизнь.

Всё наконец-то сошлось для меня. У меня появилась определенность. Я – ВДА, алкоголик и созависимая. Я чувствую новый энтузиазм, и мои приоритеты ясны.

Книга переведена полностью